Сецубун отмечают в Японии в ночь с 3 на 4 февраля.
По преданию, в этот день кошки собираются на вершине вулкана Нэкодатэ в замке кошачьей царицы и пируют всю ночь.
Хироми КавакамиСецубунЯ сижу в "Кошачьем приюте". Давно я тут не была. "Кошачий приют" - пивная. Здесь в одиночку управляется старушка по имени госпожа Канаэ. Оправдывая название пивной, при ней живет штук шесть кошек. В глубине тесного помещения - сидеть тут можно только у стойки - висит занавеска. Занавеска всегда наполовину сдвинута. За ней видна гостиная госпожи Канаэ: летом - циновки, зимой - котацу. В гостиной сидят, мяукают, иногда взбираются на шкаф и спрыгивают вниз те самые шесть кошек. Число кошек может уменьшиться до пяти, или могут родиться котята, и тогда оно увеличивается до десяти. Но проходит, наверно, с месяц, и кошек снова становится шесть.
- Шесть - это в самый раз, - всегда утверждает госпожа Канаэ.
- Когда их семь или пять, это как-то действует мне на нервы, - высказалась она однажды по поводу кошек и их количества.
Я, кстати, не то чтобы спрашивала… просто когда сидишь, облокотившись на стойку, молча попивая разбавленный кипятком сёчю с толикой сливового уксуса (или сливовую наливку летом) и закусывая фирменными солеными сливами госпожи Канаэ, она обязательно подойдет поговорить. Так что спокойно выпить в ее заведении практически невозможно. Госпожа Канаэ сразу заводит с тобой разговор, если только ты не привел с собой кого-нибудь и не начал с ним увлеченно беседовать. К тому же в "Кошачьем приюте" всегда почти пусто.
Я стала бывать здесь с прошлого года. Обычно я не хожу в пивные рядом с домом, но тут возвращалась не то с новогодней вечеринки, не то еще откуда… и то ли мне захотелось, продолжения, то ли еще что, но, заметив у дороги вывеску "Кошачий приют", я чисто машинально толкнула дверь и вошла.
В пивной не было ни одного клиента. В этой-то самой гостиной госпожа Канаэ смотрела с кошками телевизор.
- Извините, - подала я голос, и госпожа Канаэ, выключив и без того тихий телевизор, со словами "добро пожаловать" вышла к стойке.
- Ужасный холод, - приговаривает госпожа Канаэ и, намочив и отжав одно полотенце из стопки, протягивает его мне.
Кроме стопки полотенец, на стойке есть еще кукла "Дарума", бон-сай (не сказать, что в лучшей форме), несколько бутылок с наливками, банка молотого кофе, спички и много чего еще. Все вперемежку. Выглянув из-за этого нагромождения вещей, госпожа Канаэ спросила:
- Что будем заказывать?
- Сакэ и сушеного кальмара, - отвечаю.
читать дальшеГоспожа Канаэ помотала головой.
- Сакэ у меня, конечно, есть. Но, скажу тебе честно, оно невкусное.
- Невкусное? - переспросила я от удивления.
- Оно местное. Если у них не покупать, у меня... не все пойдет гладко... ну, ты поняла... Но оно невкусное.
- Аа-а.
- Возьми сёчю. И недорого.
Я взяла сёчю. Госпожа Канаэ добавила туда сливового уксуса, положила в стакан соленых слив (предмет ее гордости) и протянула мне. Так я стала ходить в "Кошачий приют". Ходить, чтобы выпить сёчю со сливами (или сливовой наливки летом).
- Весна пришла, - объявляет госпожа Канаэ, взяв из стопки на стойке полотенце и вытирая руки: она только что помыла посуду.
-Ведь еще холодно. Разве не говорят, что февраль - самый холодный месяц? - отвечаю я.
- А в настольном календаре сказано: "приход весны". Значит, уже весна.
- Аа-а, ну, если так, - я неопределенно покачала головой и вдруг закашлялась.
Госпожа Канаэ присела на корточки за стойкой - некоторое время ее совсем не было видно. "Чего это она?" - удивилась я. Но не успела я доудивляться, как госпожа Канаэ вновь возникла передо мной, сжимая какой-то серебристый пакетик в руке.
-Это самые лучшие леденцы от кашля, - она открывает пакет и кладет мне в руку несколько травянисто-зеленых леденцов.
-Остальные не помогают. А эти очень хорошие. Если брать в аптеке у вокзала, обойдутся всего в сто девяносто, а в магазинах они уже по триста.
Попробовала пососать - ужасно горький. Пахнет травой. Дососала леденец, начала есть картошку, присланную госпоже Канаэ из ее родной деревни. Госпожа Канаэ вытягивает шею в мою сторону:
- Видишь, больше не кашляешь. Помогают же.
- Помогают.
- Я же говорю. Только после них цитрусовые нельзя есть. Съешь что-нибудь цитрусовое, и кашель опять вернется, и еще сильней. Какой смысл тогда леденцы сосать?
- Хорошо, не буду.
- Не надо. Всякие там грейпфруты, мандарины... Нельзя.
Посетителей, как всегда, - одна я, и госпожа Канаэ болтает без умолку. Я принялась за четвертый сёчю, то есть была уже довольно пьяна, поэтому, что говорила госпожа Канаэ, помню неточно. В какой-то момент она вдруг начала рассказывать про свою жизнь. Она всегда болтала без умолку, но до сих пор никогда не говорила о себе.
-Ну, раз уж весна, - начинает госпожа Канаэ. - Раз уж весна, попробую рассказать.
И рассказала приблизительно следующее.
Дело было в пору самой ранней юности госпожи Канаэ.
Если точно, она была тогда молода настолько, что сама еще не замечала, насколько она молода.
В деревне, где она жила, выпадало много снега. Первый снег укрывал землю еще до конца осени. А весной, даже после "прихода весны", как его определяет госпожа Канаэ, всюду еще лежали сугробы.
Дом госпожи Канаэ был на краю деревни. Когда шел снег, днем госпожа Канаэ вместе со всей деревней разгребала сугробы, чистила крыши. Днем люди еще выходили из дому - на работу, в школу, за покупками, в центр развлечься. Но к вечеру все запирались дома.
Живя в такой деревне, госпожа Канаэ любила гулять по ночам. Вот уже скоро сядет солнце, скоро люди начнут прятаться в домах - в это время госпожа Канаэ быстрым шагом идет по дороге, начинающейся на окраине и уводящей в сторону от деревни. Идет быстрым шагом, и деревня наконец исчезает из виду. Тогда госпожа Канаэ достает из кармана пальто сигареты, снимает варежки, чиркает спичкой, подносит ее к сигарете. Глубоко затягивается, пепел стряхивает на снег. Если завтра или этим вечером снегопад продолжится, пепел утонет в глубоком сугробе, а если погода прояснится, он так и будет лежать черной пылью на заледеневшем снегу.
Выкурив одну или две сигареты, госпожа Канаэ опять надевает варежки, поднимает воротник пальто, поворачивается через правое плечо и таким же быстрым шагом возвращается домой. К тому времени, когда она дойдет до дома, будет уже совсем темно. Госпожа Канаэ аккуратно сбивает налипший на подошвы сапог снег. Тихонько стоит в сенях на земляном полу. Постояв сколько-то минут, она делает несколько глубоких вдохов и идет на кухню или в гостиную, туда, где пахнет человечьим духом. Госпожа Канаэ сама не знала, почему она каждый вечер уходит за окраину деревни.
В тот год, в день "прихода весны" или немного позже, госпожа Канаэ, как всегда, с наступлением сумерек направилась за окраину деревни. Она не помнит точно, хотела ли она пройтись новой дорогой. Хотя теперь ей кажется, что от деревни был только один путь. И все-таки в тот день она пошла по другой дороге. Дорога мягко вилась, вдоль нее тусклым светом освещали снег фонари. Госпожа Канаэ уже долго шла по этой дороге. Идет-идет, а фонари все не кончаются, так что нет повода остановиться и покурить. Прошла еще сколько-то, и вдруг ей послышалось, будто где-то под землей звенит колокольчик. Сошла с дороги немного в сторону и оказалась на вершине холма. Посмотрела оттуда вниз - закружилась голова. Не сильно. Легкое такое головокружение, будто спать захотелось. Она поскользнулась, упала и стала съезжать вниз по склону.
Подумала: "Упала".
Потом подумала: "Падаю и падаю. Все еще падаю. Продолжаю падать".
Госпожа Канаэ со страшной скоростью скользит вниз по склону холма. Она давно должна была бы докатиться до подножия, но падение все не прекращается.
"Странно все это, - думает госпожа Канаэ. - А раз это все странно, то, наверно, там, куда я упаду, не получится жить обычной жизнью.
И умереть обычной смертью тоже не получится. Наверно, там будет что-то, чего я и представить не могу", - пришло вдруг ей в голову.
Так она скользила в течение часа, хотя, возможно, на самом деле все заняло не дольше тридцати секунд — даже теперь она не знает точно. Чем ближе к подножию, тем медленнее и мягче становилось скольжение. Потом - жжжих - и госпожа Канаэ остановилась у подножия склона.
Открывает глаза - кругом снег. Кроме снега - ничего. Оглянулась по сторонам - красиво, свежо, никого нет.
"Неужели тут я так и умру? - равнодушно подумала госпожа Канаэ. (Так она мне рассказывала.) - Но до этого - одну сигарету".
Медленно вдыхает дым, медленно выдыхает. Успела выкурить сигареты три, когда краешком глаза заметила какую-то тень.
- Э? - госпожа Канаэ вздохнула. И тут снова мимо промелькнула тень. На этот раз госпожа Канаэ успела ее разглядеть.
Тень принадлежала человеку. Молодому мужчине. Если точнее, мужчина был молод настолько, что сам себя считал уже немолодым.
- Иди сюда, Канаэ, - сказал мужчина.
Даже не спросив, откуда он знает ее имя, госпожа Канаэ послушалась мужчину и вошла к нему в дом. Так они стали жить вместе. Утром она просыпалась первой, растапливала печь, готовила еду, провожала мужчину. Днем подметала, до блеска натирала пол в коридоре, стирала. Вечером готовила мясо, рыбу, овощи, варила суп, нагревала воду для ванны, ждала, когда вернется мужчина. Мужчина иногда возвращался, иногда - нет. Когда возвращался, он нянчил и нежил госпожу Канаэ. В те вечера, когда он не приходил, госпожа Канаэ, ожидая его возвращения, засыпала у печки.
Пожалуй, уже начал таять снег, когда она впервые подумала, что ей одиноко.
Одиноко, когда мужчина не возвращается, когда его нет рядом.
Госпожа Канаэ удивлялась, что в ее странную жизнь в странном месте просочилось такое обычное чувство, как одиночество. Что там мужчина себе думает?
"Мне одиноко", - бывало, скажет ему госпожа Канаэ, а он в ответ - что-то совершенно постороннее, будто и не понимает, о чем речь. "И зачем я стала с ним жить?" - разочарованно вздыхает госпожа Канаэ, но когда мужчина ее нежит, это всегда так уютно.
- Кажется, я тебя люблю, - попробовала однажды госпожа Канаэ.
- Это как?
- Когда любят, скучают.
- Аа-а, понятно, - сказал мужчина и принялся нежить госпожу Канаэ.
- Когда любят, хотят, чтобы по ним тоже скучали, - продолжила разомлевшая госпожа Канаэ.
- Аа-а, понятно, - еще раз повторил мужчина и стал нежить госпожу Канаэ дальше.
Занеженная так, что больше некуда, госпожа Канаэ вдруг почувствовала то же легкое головокружение, что и тогда, когда она попала сюда, скатившись вниз по холму.
"А вдруг оттого, что я влюбилась, это место станет обычным?" - смутно проплыло в ее кружащейся голове.
Головокружение стало совсем невыносимым, и мужчина вдруг исчез. Исчез так быстро, что она не успела даже понять, в какой стороне он пропал.
Головокружение прекратилось. Госпожа Канаэ стала искать мужчину по всему дому. Его не оказалось ни в шкафу, ни на чердаке, ни в подвале, ни в ванне. Чем больше госпожа Канаэ искала мужчину, тем сильнее она его любила. День искала, два, три - не может найти, И госпожа Канаэ смирилась.
"Ну что ж..."
Не успела она так подумать, раздался голос мужчины:
- Канаэ, Канаэ, мы еще встретимся. Приду, когда снег пойдет.
Голос как будто сыпался с неба. Послышался звон колокольчика, как тогда, когда она скатилась сюда по склону холма. Госпожа Канаэ оглянулась по сторонам: она стояла перед домом своих родителей.
Снег стаял, настольный календарь сообщал, что весна близится к концу.
- Вот это да. Ну и ну.
Я была потрясена: услышать такое от обычнейшей госпожи Канаэ. Я смогла лишь изобразить нечто, отдаленно напоминающее кивок. ,
- Я его любила, — сказала госпожа Канаэ и потрогала сетку на собранных в пучок волосах.
- Любили? Этого... мужчину?
- Существо, исчезающее, когда тает снег.
- Существо...
- Да, существо.
- Это существо, вы его любили?
- Нуу-у... Тогда, наверно...
Госпожа Канаэ слегка прикрыла глаза.
-Тогда я все думала: люблю его, скорее бы он пришел.
Произнося "все думала", госпожа Канаэ стала массировать виски указательными пальцами.
- Тут точки от головной боли. Только сильно не дави. Кстати, ты помнишь, что цитрусовые нельзя, когда кашель?
Про точки было третий раз за год, а про цитрусовые и кашель - пятый раз за вечер. Я положила в рот два травянисто-зеленых леденца, и госпожа Канаэ продолжила рассказ.
Случившееся с ней очень напоминало старые легенды. Вернувшись домой, она перечитала множество легенд и романов по их мотивам. Эти женщины, похищенные или заблудившиеся, о чем они думали, живя в чужом мире, будто коконом отделенном от здешних городов и деревень?
В книжках говорится, что, прислуживая мужчине, демону или зверю или принимая службу от него, все эти женщины как-то привыкали к своим мужчинам, демонам или животным. Ведь почти не бывало, чтобы женщина возвращалась в наш мир потому, что она сама изо всех сил пыталась вернуться.
В некоторых историях говорится, что героиня вернулась, спасенная каким-нибудь храбрецом из здешних. Чаще всего, правда, неясно, радовалась она или нет, уходя от своего мужчины, демона или зверя, к которому уже привыкла.
В таких историях женщины всегда остаются жить с теми, кто вернул их в этот мир. Что происходит у них в душе? Страдают они или, наоборот, счастливы? Госпожа Канаэ относится к первым. К тем, которые страдают от разлуки со своими мужчинами, демонами или зверями.
На следующий год, когда появились сугробы, госпожа Канаэ совсем потеряла покой. Свои вечерние прогулки за окраину деревни она совершала теперь и днем, и по утрам. Искала ту дорогу, но найти не могла. Она думала, что стоит найти ту дорогу, и она встретит мужчину. Но дорога не находилась.
И все же в один прекрасный день она неожиданно оказалась прямо на той Дороге. Пройдя по ней, залезла на тот же холм, снизу раздался звон колокольчика, почувствовав головокружение, начала скатываться вниз по бесконечному склону. Внизу ждал мужчина.
- С возвращением, - сказал мужчина.
- Да, вот и я, - сказала госпожа Канаэ, и они обнялись.
Госпожа Канаэ с мужчиной зажили душа в душу. Про любовь госпожа Канаэ больше не заикалась. Боялась, что, если заговорит, придется снова расстаться. Вместо этого она сказала:
- Вот оно счастье.
- Счастье? - переспросил мужчина.
- Счастье! - ответила госпожа Канаэ.
- Счастье - это хорошо. Это все, что нужно, - сказал мужчина. И стал жить, как ему вздумается. Захочет - вернется, захочет - нет.
Госпожа Канаэ тосковала, когда мужчина не приходил, но помалкивала.
Потом начал таять снег.
Мужчина не появлялся семь ночей подряд.
Госпожа Канаэ уже чувствовала тоску во всем теле. Тело тосковало снаружи и внутри. Когда тоска распространилась на последние нетосковавшие части, госпожа Канаэ, обращаясь к отсутствующему мужчине, позвала:
- Вернись, пожалуйста!
В тот же миг у нее закружилась голова, и она обнаружила, что стоит на окраине своей деревни.
- А он хорошо устроился, - говорю я.
Госпожа Канаэ неопределенно покачала головой.
- Это не совсем так.
- Да? Разве он не жил, как ему вздумается?
- Ну, так тоже можно сказать, наверно...
Госпожа Канаэ вынула пробку из выставленной на стойке бутылки айвовой наливки, наполнила маленький стеклянный стаканчик, добавила туда немного кипятка и протянула мне.
- Это тоже хорошо от кашля. Даже кошки пьют.
- Кошки? А они не пьянеют?
- Я им столько не наливаю, чтоб запьянели. Так только, полизать.
- И что, каждый год, как начинались снегопады, вы уходили к тому мужчине? — спрашиваю.
Госпожа Канаэ кивнула.
- Пока совсем не состарилась. А до того лишь выпадет снег - я у него
- Здорово, наверно? Когда не круглый год вместе... Свежесть отношений...
- Свежесть! Когда хочешь увидеть, а не можешь?
- Аа...
- Я злиться начала.
- Злиться? - спрашиваю.
Лицо госпожи Канаэ сделалось серьезным, и она снова начала рассказывать.
-Позовешь - приходится возвращаться, скажешь, что любишь, - приходится возвращаться. Это вроде того, как ты — с мужчиной, но дотронуться до него не можешь.
Госпожа Канаэ так боялась, что ее заставят вернуться, что старалась даже лишний раз к мужчине не прикасаться. Однако возвращаться все равно приходилось: то она по незнанию все-таки нарушит какой-нибудь запрет, то просто снег начинает таять.
С каждым ее уходом росла ее любовь к мужчине. Возможно, это и не было любовью. Возможно, это следует называть зависимостью или одержимостью. Она была сама не своя, так ей хотелось до него дотронуться.
-Больше не приду, - говорила она.
Но каждый год, только начинал идти снег, ноги сами вели ее за окраину деревни. Госпожа Канаэ никак не могла вырваться из своей сказки.
"Нельзя так", - решила она однажды и попыталась больше не думать о мужчине. Даже когда они жили вместе, госпожа Канаэ старалась на него не смотреть, не прикасаться к нему, не звать его, и постепенно ей стало все равно, есть он или нет.
"Наконец-то, - подумала она. - Теперь я точно смогу остаться".
Но в тот год ей опять пришлось вернуться домой. Только на этот раз никто ее не заставлял. Она сама ушла.
Какая необходимость жить с мужчиной, если тебе все равно, есть он или нет?
-Очень печально, - сказала я, потягивая айвовую наливку.
Госпожа Канаэ громко расхохоталась. Айвовая наливка была сладкой, и от нее приятно вязало во рту.
- Ну, ты дурочка! - госпожа Канаэ хохотала от души, сотрясаясь всем крохотным тельцем.
- А что потом-то было?
- Больше я к нему не ходила.
- Не ходила? Совсем?
- И переехала. Туда, где снега не бывает.
- Всей семьей?
- Да нет. Родители к тому времени уже умерли. Я одна.
Госпожа Канаэ рассказала, что это дело она завела, когда осталась одна. Вопреки ожиданиям, у нее неплохо получалось: не то чтобы она процветала, но разорение ей тоже не грозило. Напевая что-то себе под нос, госпожа Канаэ жарила мойву. В заведении было караоке, но я никогда не видела, чтобы кто-то пел в микрофон. Наверно, госпожа Канаэ не особо уважает караоке. Вполне могу представить, что стоит кому-то запеть, как она начинает приставать с разговорами.
- Упрямые мы были - и он, и я, - вдруг произнесла госпожа Канаэ.
- Да, упрямые.
- Молодые все упрямые. Ох-хо-хо.
- А еще раз попробовать не хотите? Вдруг теперь все по-другому получится? - спросила я осторожно у вернувшейся госпожи Канаэ. Она уходила положить мойву в миску для кошек.
- Да уж, наверно, по-другому, - госпожа Канаэ заговорщически хихикнула. - А может, и стоит, - сказала и скрылась за стойкой. Достала серебристый пакет, щедро насыпала из него на салфетку леденцов, свернула салфетку и сунула мне в руку.
- Так! Цитрусовые - нельзя. Кашель снова начнется. Яблоки - можно, а все, у чего сок кислый, - нет.
Я уже допивала шестой сёчю.
-Больше не могу, - говорю.
Заплатила по счету и пошла домой, по дороге вспоминая рассказанное госпожой Канаэ. Назавтра у меня было довольно приличное похмелье - до обеда не могла поднять голову.
В заведении госпожи Канаэ я не появлялась, пока совсем, а не только по календарю, не наступила весна. Занята была - конец финансового года.
В апреле прихожу - вывеска "Кошачий приют" сорвана. Подошла к заднему входу, ведущему в комнату госпожи Канаэ, - дверь заперта. Нет ни следа ни кошек, ни госпожи Канаэ.
Вернулась к парадному входу. Смотрю - в углу двери наклеена маленькая бумажка. На ней написано: "Мы приносим свои извинения - по личным причинам мы вынуждены закрыть наше заведение. Сердечно благодарим вас за многолетнее доброе внимание. Желаем здоровья. Остаток жизни планируем провести в краях, где много снега. Кажется, теперь все получится по-другому. Администрация".
"Никто поди ничего не понял", - думала я, в который раз перечитывая записку. Интересно, кошек она взяла с собой? А тот мужчина, зверь или демон, он теперь тоже дедушка? А сливы она в своей сказке будет солить? Много чего осталось спросить, но не у кого.
Отцветал крушинник, и на вишне начали набухать почки.
- Что, госпожа Канаэ? - шепчу я и смотрю в весеннее небо. – Страсти здешние и нездешние, - шепчу и смотрю, все смотрю на почки на вишне.
Перевод с японского КСЕНИИ РЕЗНИК